«Хороший вкус – тоже наказание Божие», - говорила Фаина Раневская. О том, что гениальная актриса обладала хорошим вкусом, можно судить по её дневниковым заметкам, отношению к искусству и актёрскому труду, состраданию к людям и животным, умению любить и дорожить «памятью сердца».
Фаина Раневская рассказывает:
« У меня два Бога: Пушкин, Толстой. А главный? О нём боюсь думать».
«Помню, однажды позвонила Ахматовой и сказала, что мне приснился Пушкин.
«Немедленно еду», - сказала Анна Андреевна.
Приехала. Мы долго говорили. Она сказала: «Какая вы счастливая! Мне он никогда не снился…»
«…Всё думаю о Пушкине. Пушкин – планета! Он где-то рядом. Я с ним не расстаюсь. Что бы я делала в этом мире без Пушкина…»
«…Он мне так близок, так дорог, так чувствую его муки, его любовь, его одиночество…»
«…На ночь я почти всегда читаю Пушкина».
А вот высказывания о «втором Боге» Фаины Раневской: «Сегодня я верю только Толстому. Я вижу его глазами. Всё это было с ним. Больше отца – он мне дорог, как небо. Как князь Андрей. Я смотрю в небо и бываю очень печальна.
Самое сильное чувство – жалость. Я так мечтала, чтобы они на охоте не убили волка, не убили зайца. И как же могла Наташа, добрая, дивная, вытерпеть это?
Я отказалась играть в «Живом трупе». Нельзя отказываться от Толстого. И нельзя играть Толстого, когда актёр П. играет Федю Протасова, это всё равно, как если бы я играла Маргариту Готье только потому, что я кашляю».
«Перечитываю Толстого. В мировой литературе он premier. Писать надо только тогда, когда каждый раз, обмакивая перо, оставляешь в чернильнице кусок мяса». (Толстой)».
«…Я не могу оторваться. Вы или кто-нибудь другой в мире объясните мне, что это за старик?! Я в последнее время не читаю ни Флобера, ни Мопассана. Это всё о людях, которых они сочинили. А Толстой! Он их знал, он пожимал им руку или не здоровался…
…Сейчас, когда так мало осталось времени, перечитываю всё лучшее и конечно же «Войну и мир». А войны были, есть и будут. Подлое человечество подтёрлось гениальной этой книгой, наплевало на неё. Как прав был Б.Шоу, сказав, что нет зверя страшнее человека».
«Влюбилась в Шоу. Больше всего в жизни я любила влюбляться: Качалов, Павла Леонтьевна, Бабель, Ахматова, Блок (его лично не знала), Михоэлс – прелесть человек. Екатерина Павловнв Пешкова, М.Ф.Андреева мне были симпатичны. Бывала у обеих. Макс Волошин, Марина Цветаева, чудо-Марина. Обожала Е.В.Гельцер. Мне везло на людей».
Так считала Фаина Раневская.
Но почему же она пришла к выводу, что «хороший вкус – наказание Божие»? Актрисе, знавшей Станиславского, Качалова, работавшей с энциклопедическими мастерами искусства, дружившей с Ахматовой, Максимилианом Волошиным, Мариной Цветаевой и т.д., имевшей безупречный эстетический вкус, трудно и невозможно было смириться с окружающей её «социалистической» действительностью.
«Дожила до такого невежества, преступления, что жить неохота. Стыдоба. Балет «Анна Каренина», балет «Чайка», балет «Ревизор». И никто мне не сочувствует, будто это вполне нормальное нечто. Что это? Никто из людей грамотных не вопит. «Чайка» - любимая моя в драматургии русской. Танцевали бы «Дикую утку», проклятые дикари».
Сатирик Михаил Задорнов тоже нелестно высказался по поводу постановки оперы «Повесть о настоящем человеке» по произведению Б.Полевого. В представлении сбитый во время боевых действий и оказавшийся в лесу лётчик Мересьев… поёт. Их чащи выходит медведь-шатун. Мересьев поёт: «А притворюсь-ка я мёртвым!..» Медведь, дяденька-артист в новогоднем костюме медведя, подходит к раненому лётчику, нюхает его и поёт: «Наверное, он мёртвый…» Затем уходит в лес. Как вам это искусство, против которого единолично бунтовала Раневская?!
«Сейчас актёры не умеют молчать, а кстати, и говорить. Слова съедают, бормочут что-то про себя, концы слов не слышны. Культура речи даже в прославленных в прошлом театрах ушла. А дикторы по радио делают такие ударения, что хочется заткнуть уши и радио!»
«Всё старое ушло, а новое не появилось». А.Мюссе».
«Сравнивая и вспоминая то время, поняла, как сейчас трудно. Актёры – пошлее, циничнее. А главное – талант сейчас ни при чём. Играет всякий, кому охота».
«…Современный театр…Контора спектаклей. Директор – хрен-скиталец, руки в карманах. У него за кабинетом имеется клозетик. Сидит пьёт чай. Потом ходит выписывать чай.
…Театр катится в пропасть по коммерческим рельсам.
Бедный, бедный Константин Станиславский.
…Торговля душой, как пуговицами…»
«В телевизоре. Актёры что-то говорили, я ничего не понимала. Решила, что теряю слух. Спросила рядом сидящего молодого товарища: «Что они говорят?» Он ответил: «А чёрт их знает! Я ничего не понял». А ведь в нашем деле главное – СЛОВО! Беда!»
«Получаю письма: «..помогите стать актёром», отвечаю – Бог поможет».
«Перед великим умом склоняю голову, перед Великим сердцем – колени». Гёте.
И я с ним заодно. Раневская».
И я с ним заодно. Склоняю колени перед великой Раневской.
