«Андрей! Когда бы не ирония в судьбе, мы б и не знали о тебе», - такую «злую» эпиграмму посвятил артист театра «Современник» и выдающийся актёр Валентин Гафт не менее знаменитому артисту Андрею Мягкову.
«Ирония в судьбе» прослеживается в жизни довольно часто: если бы не Пушкин, кто бы помнил и знал сейчас Анну Керн? Если бы не Тургенев, вряд ли мы бы восхищались подвигом баронессы Юлии Вревской. Баронесса в жизни являлась ожившей героиней его романов, той самой воплощенной «тургеневской женщиной», которыми увлекалась вся Россия.
Эту женщину нельзя было не любить, и И.С.Тургенев не был исключением. В письме к Юлии Вревской Тургенев писал:
«С тех пор как я вас встретил, я полюбил вас дружески — и в то же время имел неотступное желание обладать вами;
оно было, однако, не настолько необузданно (да уж и не молод я был), чтобы попросить вашей руки, к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал хорошо, что вы не согласитесь на то, что французы называют мимолетной связью… Вот вам и объяснение моего поведения. Вы хотите уверить меня, что вы не питали «никаких задних мыслей» — увы! я, к сожалению, слишком в том был уверен. Вы пишете, что ваш женский век прошел, когда мой мужской пройдет — и ждать мне весьма недолго — тогда, я не сомневаюсь, мы будем большие друзья, потому что ничего нас тревожить не будет. А теперь мне все еще становится тепло и несколько жутко при мысли: ну что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски? — и мне хочется спросить, как моя Мария Николаевна в «Вешних водах» — «Санин, вы умеете забывать?» Ну, вот вам и исповедь моя. Кажется, достаточно откровенно».
Стихотворение в прозе, которое посвятил выдающейся женщине
Иван Тургенев:
Памяти Ю. П. Вревской
На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке — с лишком две недели умирала она от тифа.
Она была в беспамятстве — и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.
Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились... два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез.
Нежное кроткое сердце... и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи... она не ведала другого счастия... не ведала — и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась — и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним.
Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда — а теперь, конечно, не узнает.
Да и к чему? Жертва принесена... дело сделано.
Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже ее трупу — хоть она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.
Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу!
Сентябрь, 1878
*
Баронесса Юлия Петровна Вревская овдовела в восемнадцать лет: её муж, генерал, погиб на кавказской войне. «И трудно ли испить такую чашу?..» - стать вдовою в восемнадцать лет…
«Юлия Петровна Вревская... Человек изумительной, поистине героической судьбы. Своей красотой, умом, образованностью, обаянием она очаровала Петербург и Париж. Знакомством с нею дорожил Виктор Гюго. Ее хорошо знал Ференц Лист. Она была в числе тех немногих друзей Ивана Сергеевича Тургенева, кому он в письмах и разговорах доверял свое самое заветное, самое задушевное». Леонид Афонин. Подвиг Юлии Вревской)
*
«Баронесса Юлия Петровна Вревская... считалась почти в продолжение двадцати лет одной из первых петербургских красавиц... Я во всю свою жизнь не встречал такой пленительной женщины. Пленительной не только своей наружностью, но своей женственностью, грацией, бесконечной приветливостью и бесконечной добротой... Никогда эта женщина не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла злословить, а, напротив, всегда и в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны... Всю жизнь свою она жертвовала собою для родных, для чужих, для всех...»
(Писатель В.А. Соллогуб).
*
Так отзывались о баронессе её современники… И вот эта женщина – непревзойдённая красавица, богатая, знатная, в которую были влюблены многие мужчины, – становится сестрой милосердия в действующей русской армии…Бывшая придворная дама в белой косынке и фартуке ухаживала за ранеными солдатами, поддерживала в них мужество.
Женщина на войне…
Я только раз видала рукопашный.
Раз – наяву, и тысячи – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
*
Ухаживая за ранеными солдатами, Юлия Вревская заразилась тифом и умерла…Ей было всего сорок лет…
Юлии Петровне Вревской посвятили свои стихи Я. Полонский — «Под красным крестом»,
русские солдаты боготворили её; болгары впоследствии причислили Юлию Вревскую к лику святых.
А вот, подошла и сестра милосердья! —
Волнистой косы её свесилась прядь…
Я дрогнул… «К чему молодое усердье?
Без крика и плача могу я страдать…
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что дал я ей волю и раны промыть, —
И раны промыть, и бинты наложить.
И вот, над собой слышу голос я нежный:
«Подайте рубашку!» — и слышу ответ, —
Ответ нерешительный, но безнадежный:
«Все вышли, и тряпки нестираной нет!»
И мыслю я: Боже! какое терпенье!. —
Я, дышащий труп, — я одно отвращенье
Внушаю; но — нет его в этих чертах
Прелестных, и нет его в этих глазах!
И с дрожью стыдливой любви мне сказала:
«Привстань! Я рубашку тебе принесла»…
Я понял: она на меня надевала
Белье, что с себя потихоньку сняла…
И плакал я. — Детское что-то, родное
Проснулось в душе, и мое ретивое
Так билось в груди, что пророчило мне
Надежду на счастье в родной стороне…
..............
И вот, я на родине! — Те же невзгоды,
Тщеславие бедности, праздный застой,
И старые сплетни, и новые моды…
Но нет! не забыть мне сестрицы святой!
Рубашку её сохраню я до гроба…
И пусть наших недругов тешится злоба! —
Я верю, что зло отзовется добром: —
Любовь мне сказалась под Красным Крестом.
*
В. Гюго сказал о баронессе: «Русская роза, погибшая на болгарской земле».
Конечно, среди всего, что напоминает о Вревской, самое дорогое – это тургеневские письма к ней, 50 писем Ивана Сергеевича.
«Я чувствую, что в моей жизни, с нынешнего дня, одним существом больше, к которому я искренне привязан, дружбой которого я всегда буду дорожить, судьбами которого я всегда буду интересоваться».
(Из письма И.С.Тургенева Юлии Вревской в ее имение Мишково Малоархангельского уезда – после посещения ею писателя в Спасском).
Познакомились они в 1873 году.
Когда летом 1874 г. Иван Сергеевич заболел, баронесса приехала к нему в Спасское-Лутовиново и, пренебрегая светскими условностями, пять дней ухаживала за писателем.
Тургенев был откровенно неравнодушен к Вревской и в письмах признавался, что не затруднился бы «отдать яблоко» Париса ей. Только вот Юлия Петровна не согласна была делить «яблоко» с Полиной Виардо.
Они стали хорошими друзьями и переписывались до последних дней ее жизни. (Сохранились только письма Тургенева.)
В русской литературе «певцом русских женщин» считается Некрасов, но по какому-то странному недоразумению обойдён Тургенев.
«Тургеневу должен быть поставлен памятник,— и знаете кем? Русскими женщинами». (Василий Розанов)
Ведь сам Тургенев был по существу рыцарем, Дон Кихотом, воспевавшим женщину и поклонявшимся ей.
« Он собрал и собирал всю жизнь драгоценнейшие черты женского образа, рассеянные здесь и там, раскиданные на мириадах встреченных им женщин. Как искатель золота ищет золотых блестков в золотоносном песке и, прибавляя крупинку к крупинке, получает и имеет массивный кусок металла, каким никто не обладает, так Тургенев, по крупинкам собирая идеальное в женщине, дал в совокупности своих созданий великий образ русской девушки и женщины, и. героический (Елена в «Накануне»), и самоотверженный (Лиза Калитина в «Дворянском гнезде»), и бесконечно терпеливый («Живые мощи»), и страстно нетерпеливый (Ирина в «Дыме»), но во всех проявлениях этих именно героический, поднятый над уровнем средней и пошлой действительности».
Юлия Вревская – реальный образ, отразивший литературные идеалы, представления о «тургеневской девушке».
Тургенев « пробудил дремлющие силы русской девушки и женщины на всех ступенях общественного положения и, указав им лучшее; сказав, что он видит в них лучшее, толкнул их, всю огромную их массу, к подвигу, самоотвержению, к страданию за другого, к бесконечному терпению, но прежде всего и во главе всего — к образованию, к чтению, к начитанности». (В.Розанов)
«Он как рудокоп дал нам золото,— дадим ему как купцы бронзу!» (В.Розанов)
«Он был уверен: это счастье не может состояться. Почти уверен. Доводы казались такими убедительными. В свои пятьдесят пять лет он выглядел семидесятилетним стариком. Здоровье постоянно давало о себе знать. Неустроенная жизнь, к которой он, в конце концов, почти приспособился, стала привычной, хоть и по-прежнему горькой. Но едва ли не главное — он боялся ответственности за судьбу другого человека. Ее судьбу. Знаменитый русский писатель Иван Сергеевич Тургенев и вдова заслуженного генерала Юлия Вревская.
Двадцать лет разницы, и тем более она казалась совсем молодой. Наверное, сами по себе не останавливали бы Тургенева. Но он знал начало ее жизни, не слишком удачной или совсем неудачной, догадывался обо всем, что ей приходилось испытывать в окружении родных, и боялся возложить на хрупкие плечи любимой женщины лишние переживания и заботы. Любимой…
Они оба понимали, что подошли к порогу большого и светлого чувства. Оба готовы были переступить (уже переступили?) этот порог и не скрывали своих переживаний, хотя и не решались давать им воли. Может быть, еще и потому, что Юлия Петровна была ожившей героиней его романов, той самой воплощенной «тургеневской женщиной», которыми увлекалась вся Россия.
Да она и выросла на тургеневских книгах, дорожила каждым их образом, словом. В отношении нее он не считал себя вправе ошибиться. Другое дело — письма. Сколько же их было!»
