Памятник Сергею Довлатову в Петербурге. 24 августа 1990 года в 48-летнем возрасте он ушёл из жизни. И вот - "Я вернулся в мой город, знакомый до слёз..." (Мандельштам).
Сергей Довлатов – это продолжение Чехова в новой эпохе. В рассказах Довлатова, как и у Чехова, часто меньше всего внимания уделяется сюжетной линии и больше всего - размышлениям о неумолимом течении времени : «… и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!”.
Чеховские сёстры мечтают: «В Москву! В Москву!». Гоголь в поисках «духовного хлеба» едет в Иерусалим на поклонение Гробу Господню. Сергей Довлатов бросает столичную жизнь и отправляется… в Михайловское, поближе к Пушкину, устраивается там экскурсоводом в Пушкинском заповеднике (1976-1977 гг.). Вероятно, именно здесь он надеялся получить свой «духовный хлеб».
Но наши представления о мире и реальное его восприятие – это как «не надо путать туризм с эмиграцией». В повести (автобиографической) «Заповедник» герой попадает в целый ряд анекдотических ситуаций. Довлатовский заповедник не вмещается в границы реального:
Я объяснил цель моего приезда. Скептически улыбаясь, она пригласила меня в отдельный кабинет.
– Вы любите Пушкина?
Я испытал глухое раздражение.
– Люблю.
Так, думаю, и разлюбить недолго.
– А можно спросить – за что?
Я поймал на себе иронический взгляд. Очевидно, любовь к Пушкину была здесь самой ходовой валютой. А вдруг, мол, я – фальшивомонетчик…
– То есть как? – спрашиваю.
– За что вы любите Пушкина?
– Давайте, – не выдержал я, – прекратим этот идиотский экзамен. Я окончил среднюю школу. Потом – университет. (Тут я немного преувеличил. Меня выгнали с третьего курса.) Кое-что прочел. В общем, разбираюсь… Да и претендую всего лишь на роль экскурсовода…
К счастью, мой резкий тон остался незамеченным. Как я позднее убедился, элементарная грубость здесь сходила легче, чем воображаемый апломб…
– И все-таки? – Марианна ждала ответа. Причем того ответа, который ей был заранее известен.
– Ладно, – говорю, – попробую… Что ж, слушайте. Пушкин – наш запоздалый Ренессанс. Как для Веймара – Гете. Они приняли на себя то, что Запад усвоил в XV–XVII веках. Пушкин нашел выражение социальных мотивов в характерной для Ренессанса форме трагедии. Он и Гете жили как бы в нескольких эпохах. «Вертер» – дань сентиментализму. «Кавказский пленник» – типично байроническая вещь. Но «Фауст», допустим, это уже елизаветинцы. А «Маленькие трагедии» естественно продолжают один из жанров Ренессанса. Такова же и лирика Пушкина. И если она горька, то не в духе Байрона, а в духе, мне кажется, шекспировских сонетов… Доступно излагаю?
– При чем тут Гете? – спросила Марианна. – И при чем тут Ренессанс?
– Ни при чем! – окончательно взбесился я. – Гете совершенно ни при чем! А Ренессансом звали лошадь Дон Кихота. Который тоже ни при чем! И я тут, очевидно, ни при чем!..
– Успокойтесь, – прошептала Марианна, – какой вы нервный… Я только спросила: «За что вы любите Пушкина?..»
– Любить публично – скотство! – заорал я. – Есть особый термин в сексопатологии…
Дрожащей рукой она протянула мне стакан воды. Я отодвинул его.
– Вы-то сами любили кого-нибудь? Когда-нибудь?!.
Не стоило этого говорить. Сейчас она зарыдает и крикнет:
«Мне тридцать четыре года, и я – одинокая девушка!..»
– Пушкин – наша гордость! – выговорила она. – Это не только великий поэт, но и великий гражданин…
По-видимому, это и был заведомо готовый ответ на ее дурацкий вопрос.
Только и всего, думаю?
*
Стиль произведений Довлатова уникален: в нём проявляется наблюдательность к незначительным, как может показаться на первый взгляд, деталям; ироничное отношение к себе и ко всему окружающему, искренность, правдивость и открытость, и аристократическая простота, и лёгкая, похожая на чеховскую, грусть.
