Перед вами русский алфавит, точнее – алфавит древнеславянского языка, который назывался «азбука».
«Азбука» - слово, сложенное из названий двух первых букв алфавита: аз+буки= азбука…
В 10 веке, после принятия в 988 году христианства на Руси и возникшей в связи с этим необходимостью пропаганды религиозного учения, болгарские братья Кирилл и Мефодий «упростили» русский язык, точнее – древнеславянский, создав алфавит, которым мы пользуемся и в наше время.
Современные учёные утверждают, что Кирилл заимствовал знаки для своего алфавита из более древнего славянского письма.
Если вы внимательно посмотрите на буквы, служившие для обозначения звуков старославянского языка, а потом сравните их с современным алфавитом, то не досчитаетесь 10 букв (!). В современном алфавите их, как известно, всего 33.
(Кстати, 5 букв исключил из алфавита Пётр 1, с рвением занимавшийся всяческими реформами в России, 4 буквы из алфавита убрали после революции, в 1918 году, проведя ещё одно «усовершенствование» русского языка, до этого как-то постепенно исчезла из употребления буква «ижица»).
Знатоками русской филологии считается, что с «упрощением» русской азбуки фактически изменился русский язык, что считается негативным явлением.
Одно из последствий «ликвидации» - появление множества омонимов в русском языке.
Омонимы – это слова с одинаковым звучанием и написанием, но разным лексическим значением. Например, слово мир имеет такие значения:
1. Вселенная, планета.
2. Сфера, область, категория. Мир животных.
3. Светская жизнь в отличие от церковной.
4. Спокойствие, отсутствие войны.
С исчезновением букв из азбуки древнеславянского языка начали стираться различия между словами «миръ» и «мiръ». Смысл заглавия романа Льва Толстого «Война и мир» философски основывался на кардинально противоположных значениях этих слов:
«мiр» – это то самое житейское море, где на балу танцует Наташа Ростова с Андреем Болконским и плетут интриги Элен и Анатоль Курагины, где работает «шумовая машина» Анны Шерер, где любят, страдают, воюют ради Отечества (Кутузов) и тщеславия (Наполеон);
«мир» - это духовные и нравственные искания князя Андрея Болконского и Пьера Безухова, это дорога к Богу, поиски путей к вечной жизни.
Интересны в связи с этими рассуждениями мысли:
Господь о Самом Себе сказал: «Я не от мiра сего»;
«В мiре будете иметь скорбь, но мужайтесь: Я победил мiр» (Ин.16,33).
Русский философ И.А. Ильин считал: «Кому нужна эта смута в мысли и языковом творчестве? Ответ может быть только один: все это нужно врагам национальной России».
Что скажете?
О том, как учился читать Максим Горький (из автобиографической повести "Детство"):
…Вдруг дедушка, достав откуда-то новенькую книжку, громко шлёпнул ею по ладони и бодро позвал меня:
– Ну-ка, ты, пермяк, солёны уши, поди сюда! Садись, скула калмыцкая. Видишь фигуру? Это – аз.
Говори: аз! Буки! Веди! Это – что?
– Буки.
– Попал! Это?
– Веди.
– Врешь, аз! Гляди: глаголь, добро, есть, – это что?
– Добро.
– Попал! Это?
– Глаголь.
– Верно! А это?
– Аз.
Вступилась бабушка:
– Лежал бы ты, отец, смирно...
– Стой, молчи! Это мне в пору, а то меня мысли одолевают. Валяй, Лексей!
Он обнял меня за шею горячей, влажной рукою и через плечо моё тыкал пальцем в буквы, держа книжку под носом моим. От него жарко пахло уксусом, потом и печеным луком, я почти задыхался, а он, приходя в ярость, хрипел и кричал в ухо мне:
– Земля! Люди!
Слова были знакомы, но славянские знаки не отвечали им: «земля» походила на червяка, «глаголь» – на сутулого Григория, «я» – на бабушку со мною, а в дедушке было что-то общее со всеми буквами азбуки. Он долго гонял меня по алфавиту, спрашивая и в ряд и вразбивку; он заразил меня своей горячей яростью, я вспотел и кричал во всё горло. Это смешило его; хватаясь за грудь, кашляя, он мял книгу и хрипел:
– Мать, ты гляди, как взвился, а? Ах, лихорадка астраханская, чего ты орешь, чего?
– Это вы кричите...
Мне весело было смотреть на него и на бабушку: она, облокотясь о стол, упираясь кулаком в щёки, смотрела на нас и негромко смеялась, говоря:
– Да будет вам надрываться-то!..
Дед объяснял мне дружески:
– Я кричу, потому что я нездоровый, а ты чего?
И говорил бабушке, встряхивая мокрой головою:
– А неверно поняла покойница Наталья, что памяти у него нету; память, слава богу, лошадиная!
Вали дальше, курнос!
Наконец он шутливо столкнул меня с кровати.
– Будет! Держи книжку. Завтра ты мне всю азбуку без ошибки скажешь, и за это я тебе дам пятак....
Вскоре я уже читал по складам Псалтырь; обыкновенно этим занимались после вечернего чая, и каждый раз я должен был прочитать псалом.
– Буки-люди-аз-ла-бла; живе-те-иже-же блаже; наш-ер-блажен, – выговаривал я, водя указкой по странице, и от скуки спрашивал:
– Блажен муж, – это дядя Яков?
– Вот я тресну тебя по затылку, ты и поймешь, кто блажен муж! – сердито фыркая, говорил дед, но я чувствовал, что он сердится только по привычке, для порядка.
И почти никогда не ошибался: через минуту дед, видимо, забыв обо мне, ворчал:
– Н-да, по игре да песням он – царь Давид, а по делам – Авессалом ядовит! Песнотворец, словотёр, балагур... Эх вы-и! «Скакаше, играя веселыми ногами», а далеко доскачете? Вот – далеко ли?
Я переставал читать, прислушиваясь, поглядывая в его хмурое, озабоченное лицо; глаза его, прищурясь, смотрели куда-то через меня, в них светилось грустное, тёплое чувство, и я уже знал, что сейчас обычная суровость деда тает в нём. Он дробно стучал тонкими пальцами по столу, блестели окрашенные ногти, шевелились золотые брови.
– Дедушка!
– Ась?
– Расскажите что-нибудь.
– А ты читай, ленивый мужик! – ворчливо говорил он, точно проснувшись, протирая пальцами глаза. – Побасенки любишь, а Псалтырь не любишь...
Но я подозревал, что он и сам любит побасенки больше Псалтыря; он знал его почти весь на память, прочитывая, по обету, каждый вечер, перед сном, кафизму вслух и так, как дьячки в церкви читают часослов.
Я усердно просил его, и старик, становясь все мягче, уступал мне.
– Ну, ин ладно! Псалтырь навсегда с тобой останется, а мне скоро к богу на суд идти...
Отвалившись на вышитую шерстями спинку старинного кресла и всё плотнее прижимаясь к ней, вскинув голову, глядя в потолок, он тихо и задумчиво рассказывал про старину...
